Система Станиславского — это большой миф

— Виктор, вы профессор Школы-студии МХАТ. Скажите честно, вы учите студентов по «системе»?— Когда кто-то говорит, что преподает по системе Станиславского, — не верьте, это чушь собачья. Во-первых, никакой системы Станиславский не написал, он не систематизировал, а всю жизнь исследовал театр и его законы, споря и противореча самому себе. И в этом и есть уникальность и величие оставленного им труда. А во-вторых, то, что мы называем школой Станиславского, умерло вместе с его автором. «Школа» — понятие очень тонкое, это то, что передается лишь из рук в руки. А мы только наследники этого колоссального опыта. И вот вопрос: как мы этим сокровищем распорядимся. Нельзя передать метод, с помощью которого кто-то другой сможет преподавать. Но этот метод можно создать, выносить. Но и этот труд будет требовать каждодневной ревизии и осмысления. Так как театр — категория, существующая во времени: только здесь и сейчас.

Сегодня так называемая система Станиславского — это большой миф. И как любой миф, его нельзя воспринимать как незыблемый свод правил и инструкций. Станиславский все время переписывал свой труд, что-то изменял, дополнял. В этих тончайших «дебрях» можно заблудиться, но можно и открыть что-то самое важное. «Дорогу осилит идущий» — это единственно применимый ключ к великому наследию мастера.

— Что лично вам дорого в учении Станиславского?

— Его главный тезис о театре, что театр — искусство коллективное, и, безусловно, глава «Этика театра». Понятие «коллективное искусство» зачастую трактуется ошибочно. Кто-то думает, что это просто: собрать компанию артистов, которые друг друга любят и готовы вместе комфортно проводить время. Нет, дорогие, это утопия. Мы все не идеальны, противоречивы, невозможно всех любить. Но в театре должны существовать и четко соблюдаться определенные этические конвенции. И театр не ограничивается актерами и режиссерами: там есть художники, балетмейстеры, композиторы, реквизиторы, монтировщики, гардеробщики и так далее — это все коллектив театра. И великий утопист Станиславский мечтал, чтобы он жил одними ценностями, желанием сделать мир и человека лучше…

— Но насколько актуальна эта система в современном театре, работающем на стыке жанров, с новыми визуальными технологиями?

— Основы исполнительского искусства, о которых писал Станиславский, такие как внимание, воображение и фантазия, внутренняя и физическая свобода, долговременная вера в предлагаемые обстоятельства, необходимы любому актеру в любом театре. Современный артист должен обладать невероятным слухом. Слухом я называю умение чувствовать не только себя и партнера, но и время, в котором ты живешь. Сегодняшний актер должен уметь работать в разных системах координат. В одной только России уживаются такие разные уникальные авторские театры: Бутусова, и Могучего, Крымова, Женовача, Серебренникова, Марчелли… И актер должен быть готов услышать и разглядеть в этом неповторимом мире свое место и свою роль. Должен быть способен мимикрировать в разные пространства и аккумулировать энергию. Научить театру нельзя никакими методами, но можно создать некую питательную среду, дать начинающему актеру простейшие инструменты. А главное — помочь ему встретиться с самим собой. Современные молодые люди зомбированы огромным количеством информации. И прежде всего им нужно освободить некое внутреннее пространство, где могут рождаться какие-то смыслы. Самое большое, чему можно научиться в школе, — это способность честно вести диалог с самим собой. Отвечать себе на вопросы: зачем я это делаю? Где черпать вдохновение, ведь надо ежевечерне играть один и тот же спектакль? Как сохранить ту искренность, которая была вчера? Это те же самые вопросы, что задавал себе Станиславский. Ведь каждый актер — это замкнутая система, микрокосмос.

— Вы много работали с пьесами Ивана Вырыпаева. Для современных текстов применим метод действенного анализа?

— У Станиславского есть маленькая, но уникальная глава «Перспективы артиста, перспектива роли» — она дает понимание, что такое целостность спектакля. И этими ключами сегодня вполне можно открывать современные тексты.

— А насколько методы Станиславского востребованы сегодня за рубежом? Насколько я знаю, вы проводите там мастер-классы по системе.

— Это деятельность чисто просветительская. На Западе ведь тоже существует миф, легенда о Станиславском как о каком-то небожителе. Помню, как однажды я пришел на работу в Школу-студию и ко мне подбегает встревоженный помощник ректора: «Витя, к нам едет Тарантино! Хочет попасть на вашу репетицию». Я удивился: «Ну ладно, пусть приходит». И через несколько минут в комнату действительно зашел человек в черных очках, с охраной и говорит: «Я хотел бы посмотреть репетицию со студентами». Так как ближайшее занятие было только через полчаса, Тарантино пришел в отчаяние. Он специально сбежал от своих импресарио на несколько минут, чтобы прикоснуться, по его словам, к «сердцу Станиславского». Это место, Школа, для них — символ духовного обновления, стремления к совершенству. Но чем конкретно занимался Станиславский, никто за рубежом по-настоящему разобраться не может. Его книги переводятся зачастую плохо и неточно, а потом еще и неверно интерпретируются. Так что приходится, можно сказать, проводить ликбез.

— Но в Америке все же работает метод Ли Страсберга. Почему же у нас не работает система Станиславского?

— Думаю, потому, что этот метод рассчитан на природу американского актера. А природа очень коварная вещь. Против нее никуда!

— То есть не важно, по какой системе ты учишься, важно — насколько ты выкладываешься?

— Это первое. И второе — каким богам ты молишься. Чего ты хочешь: денег, славы? Зацепиться в каком-нибудь театре и получать зарплату? Те, кто кричит о гибели репертуарного театра и идеях Станиславского, ни черта в них не понимают. Они проповедуют застывшее, фальшивое, косное. Взять ту же ситуацию с Гоголь-центром. Тем, кто занят делом, некогда рассуждать о традициях, они их используют. А те, кто все время поминает всуе имя Станиславского, показывают свою собственную беспомощность, творческую несостоятельность. Я смотрю на некоторых артистов и понимаю, что их нельзя уже реанимировать к живому восприятию. Либо им нужно уйти в скит и принять схиму. Наш репертуарный театр очень серьезно болен всеми теми болезнями, которые описывал в своем исследовании Станиславский.

— В юбилейном спектакле, который поставил Серебренников, вы играли Леопольда Сулержицкого — ученика и помощника Станиславского, самого ярого сторонника и пропагандиста его системы, руководившего Первой студией МХТ. Насколько вам близок этот персонаж?

— Он, конечно, ужасный романтик, мечтавший об идеальном театре. Но когда в студенчестве я изучал опыт Станиславского, Сулержицкий был личностью, которая меня просто покорила. Это был удивительный человек, очень сильный духовно. Когда же я столкнулся с реальной практикой, этот образ так и остался для меня в области идеального. Но сегодня, по прошествии многих лет работы в Школе-студии, понимаю, что «планета» Сулержицкий влияет и действует на меня.

— И напоследок: кто для вас Станиславский сегодня?

— Станиславский — это мой ревизор. Он заставляет вернуться к себе и ответить на главный вопрос: зачем ты этим занимаешься?

Джерело: expert.ru